Светлана из Луганска (имя изменено — Ред.) согласилась на разговор с DW лишь на условиях полной анонимности — без указания ее настоящего имени и данных, с помощью которых ее можно было бы узнать. Подобная осторожность вовсе не лишняя: в «республиках» Донбасса, где власть в 2014 году захватили подконтрольные России группировки, даже обычное общение с журналистами иностранных СМИ может быть расценено как госизмена или шпионаж.

В условиях, когда попасть в «ЛНР» и «ДНР» практически невозможно ни украинским, ни западным журналистам, субъективные рассказы таких людей, как Светлана — одна из немногих возможностей узнать о реальной жизни в «народных республиках» Донбасса, где почти семь лет действует комендантский час, а выражение «спустить в подвал» стало устойчивым.

DW: Светлана, в Луганске кто-то сейчас говорит по-украински?

Светлана: В городе еще есть те, кто говорит на суржике (разговорный язык, содержащий элементы украинского и русского языков. — Ред.), но это в основном пожилые люди. В школьной программе украинского языка не осталось. Есть лишь возможность факультатива. Его могут назначить «нулевым уроком» на 7 часов утра, который длится 15-20 минут. Дети сами говорят: чем так изучать украинский язык, лучше уж совсем не учить его в школе, а найти репетитора — можно договориться с учителями, которые раньше преподавали украинский язык. Дочка сейчас сама украинский учит. Сказала, что это лучше, чем так халатно относиться к языку и унижать его. Из тридцати детей в классе в вузы Украины (на контролируемой Киевом территории. — Ред.). планирует поступать примерно треть. Остальные — в Луганске или в России.

— А что стало с учителями украинского языка?

— Многие из них теперь преподают русский. Одна бывшая учительница украинского языка до сих пор говорит: «По-украински это будет так-то и так-то, дети, — чтобы вы знали». Она очень любит свой предмет и этого не скрывает. Но для того, чтобы жить, ей пришлось пройти курсы и преподавать русский. Понятно, такие люди не говорят об этом открыто, но мы-то знаем, кто есть кто. Но такие не все — есть преподаватели, которые получили российские паспорта.

— Как военные действия отразились на детях?

— В 2014 году над домом летали снаряды, когда Станицу Луганскую бомбили, дом ходуном ходил. Но, слава Богу, нас не зацепило. С тех пор мы ненавидим салют, дочка до сих пор пугается, а ведь до войны это была радость. Все это отразилось на психике детей. Это уже не дети — они еще в начальной школе научились, с кем можно общаться, а с кем нет. У нас была ситуация в классе, когда учительница предупредила: «Смотрите, осторожно, не все можно говорить, у нас в классе есть разные дети и, к сожалению, таких как вы — мало». А раньше был очень сплоченный класс.

Мы не ходили на «референдум», даже мысли такой не допускали. Родители некоторых детей с нами потом даже здороваться перестали.

— Некоторые в Украине считают предателями тех, кто остался на территориях «ДНР» и «ЛНР».

— Вот мы — предатели? Есть люди, которые остались по определенному стечению обстоятельств. Таких немного, процентов 15-20, но они есть. У моего знакомого, например, есть мама — он ухаживает за ней. Многие возвращаются, потому что на подконтрольной (правительству Украины. — Ред.) территории им негде жить. Мы сначала тоже выехали, но не смогли там устроиться — потянуть жилье и начать все заново.

ЧИТАЙТЕ: В Европе введут единый сертификат о вакцинации от COVID-19: что это значит и к чему готовиться

— По Вашим наблюдениям, чего хотят люди в Луганске — вернуться в Украину или войти в состав России?

— Таких, как мы — кто понимает, что происходит, и ждет возвращения в Украину  — здесь малый процент. Но такой же малый процент и тех, кто верит в Российскую Федерацию. Они уже обожглись, и на них, если честно, сейчас смешно смотреть. Семь лет назад у них летели брызги изо рта, горели глаза, была агрессия, и они были уверены в своей правоте. Такого уже нет. А основная масса такая: куда их наклонят, кто победит, туда они и пойдут.

— Как Вы думаете, удастся ли после реинтеграции найти общий язык с теми, кто воевал на стороне «ЛНР»  или сотрудничал с ее органами?

— С трудом верится, что удастся найти взаимопонимание с теми, кто воевал. Есть такие, кто говорит: «Я пошел воевать, потому что нечего было есть». То есть пошел убивать, потому что нечего было есть! А найти работу и не влезать во все это не пробовали? Для них нет другого пути, кроме как бежать.

Но есть и другие ситуации. Я знаю одного человека, толковый нормальный парень, работает в ЖКХ. Как-то он говорит: «Слушай, ты в курсе, что я теперь рецидивист?» Я спрашиваю: «В смысле?» Тогда он рассказал, что принесли списки и сказали: «Зарплату получать не будете, если вот здесь не распишетесь». Так они попали в «Мир Луганщине» («общественное движение» «ЛНР», которое возглавляет «глава республики» Леонид Пасечник. — Ред).

Он говорит: «Мне же семью надо кормить. Я ведь ни на какие митинги не ходил, а выехать на подконтрольную территорию теперь не могу». Такая категория людей тоже есть. Это коммунальщики, «Лугансквода» (предприятие, обеспечивающее водой населенные пункты «ЛНР». — Ред.). При этом я на сто процентов уверена в этом человеке. Таких нужно возвращать, потому что он ничего такого не поддерживал, никуда не ходил.

Есть много неместных — это люди из Российской Федерации. Кто-то воевал, кто-то потом уже на работу устроился. Вот с ними что делать — это вопрос.

— У Вас есть возможность смотреть украинские телеканалы?

— Украинские каналы смотреть можно. Кто хочет — тот смотрит. У нас обычная антенна ловит два канала — бывшее луганское областное телевидение, которое теперь в Северодонецке, и УТ-1 (общественно-правовой канал «UA: Перший». — Ред.). Ну и, в конце концов, есть компьютер. Кто хочет, следит за новостями в интернете: устанавливают VPN и обходят все ограничения.

— Россия настаивает на прямых переговорах между правительством Украины и представителями самопровозглашенных «ЛНР» и «ДНР». Что Вы об этом думаете?

— Я не верю в какие-то переговоры с «ЛНР». Не для того это все создавалось. Они здесь пешки, которые ничего не решают. Как скажут сверху, так и будет. А кто говорит? Говорит Российская Федерация. А России территория Донбасса, по сути, не важна  — она нужна ей лишь как зона боевых действий и постоянного конфликта, чтобы не дать Украине жить.

Я жду момента, когда сюда вернется Украина и искренне в это верю. Конечно, я чувствую себя одинокой — здесь нелегко. Мы даже проносили в Луганск украинскую символику. Сильно рисковали, но проносили. Потому что мы этим живем. Для нас это было и остается важным. У меня в кухне даже висят желтые занавески, а на столе — синяя скатерть (синий и желтый — цвета украинского флага. — Ред.). Хоть мы незнакомых и не пускаем, но если, не дай Бог, в квартиру зайдет кто-то пришибленный, за это можно и поплатиться. Последствия могут быть самыми разными. Как минимум, будет беседа с «органами». Это в лучшем случае. За символику могут и в подвал спустить. Кому-то это покажется дикостью, но мы в какой-то степени адаптировались к этому — страха уже нет.